Некоторые мысли, звучащие довольно странно и даже дико днем, вполне органично приходят по ночам. Сегодня это мысли про медицину и про жизнь — животного ли, человека — не суть. Про жизнь с медицинской точки зрения, как это видит врач. 

Сколько себя помню, для меня всегда существовали понятия цельные, неприкосновенные — то, что воспринимаешь в неизменном виде, не разбирая на составляющие — потому что видишь перед собой микрокосм, маленький автономный мир, существующий по непонятным тебе причинам. И нет желания вторгаться в него, разбирать на составляющие — потому что мир рушится, становясь уже не таким вот непонятным чудом, на которое смотришь с открытым ртом. И наступает разочарование — в чуде едином. Первый раз я запомнила это разочарование — мне было 4 года, когда я ножницами сделала небольшой разрез на своем платье, всего-то с полсантиметра на самом краю подола. И вдруг оказалось, что вот это платье — я не знала, как оно сделано, казалось, что вот в таком виде и существовало всегда — режется как и любая другая тряпка. Что это и есть самый обычный лоскут, кое-где схваченный нитками. Я почувствовала тогда себя обманутой, хотя никому ничего и не сказала. Но что-то в тот момент изменилось. И ведь до сих пор помню этот эпизод.

Наверное, поэтому я редко рвусь докапываться до внутренних слоев, изнанки с простроченными стежками швов — не хочу терять это чудо. А самое большое разочарование наступило не так давно, даже совсем недавно — с неделю назад, в операционной, где я в маске и стерильных условиях стояла в полуметре от операционного поля, где проводили ампутацию конечности. Всего-то маленький той-терьер, но это случилось. Мысли об этом крутятся в голове наверное с первого курса, а вызрело сейчас. И мне еще повезло, считаю, так долго не докапываться до осознания. Организм как живущий объект перестал быть таким вот чудом, а обернулся парой сотен мышц и костей, пронизанных сосудами и нервами. Нет этого неделимого целого, распалось на отдельные функционирующие кусочки. Это кажется забавным, когда перестаешь верить ну не знаю… в Деда Мороза, в то, что твоя кошка никуда с балкона на улицу не сбежала, а разбилась. То самое чувство, как будто у тебя отняли сказку.

Сказка про живой организм растворилась довольно болезненно. Всегда считала для себя нормальным тяжело переносить поход в морг, во время практики скорее понимать позицию владельца животного, нежели врача — чувствовать, понимаете? Не отрубать свои эмоции, фокусируя лишь патологию, требующую разрешения. Сопереживать — очень плохое качество для врача, но прекрасное для человека. Страшно стало, когда эмоции начали притупляться. Когда начинаешь спокойно смотреть на то, от чего причастные люди уже плачут. Очень не хочу признавать, но это врачебный цинизм, который прорастает во мне. И что пугает — он ведь не делает разницы между работой и не-работой, пациентами и родными/друзьями/близкими. Меня уже почти не трогают эмоциональные проблемы, как-то внутри… притупляется, подмораживает. Мало что чувствую вообще. Иногда пробивает очень сильно — по оголенным нервам заденет что-то, и эмоции просыпаются, и неконтролируемо — видимо, от длительного простоя. Забавно. Сильное потрясение может накрыть неконтролируемой истерикой или эйфорическим шквалом, а останавливать это не хочется — потому что в такие моменты я чувствую, и это жизненно необходимо.

Но речь вовсе не об этом. Я про странные мысли о жизни, об организме. Удивлялась — почему столько предосторожностей было перед поездкой в этот морг для животных? Почему так долго уточняли, что то нельзя, это нельзя — что людей со слабой психикой туда не пускают, что некоторые люди после такого с катушек слетают. Мне казалось — дико утрировано. А потом… по дороге домой поймала себя на мысли — как же легко на самом деле оборвать жизнь-то. Один укол по вене, один разрез… и все. И такая мысль не должна сидеть в голове, потому что 3 года назад я совершенно точно знала, что не могу даже на физиологии лягушку убить, меня до дрожи колотила мысль, что у каждого врача есть свое персональное кладбище — во всяком случае, в ветеринарии это так, что мы делаем эвтаназию. Мне было страшно от одной мысли об этом — мощнейший барьер моральных принципов. 

А вот теперь становится не по себе, когда понимаю, что теперь я смогу это сделать. Более того — это же не сложно и быстро. А должно быть сложно, должно. И сидеть в третьем часу, задумчиво разглядывая свои просвечивающие вены на руках… тоже нехорошо. Очень надеюсь, что не схожу с ума. Но черт… чудо собственного тела да и остальных функционирующих тушек перестало быть чудом.

Дилемма все еще не решена. Медицина — самая моя большая ошибка в жизни или единственно правильный выбор?.. И не дает покоя мысль, что оба варианта правильны.

Можно только здесь, потому что такое нельзя говорить — не положено, не к месту и вообще...
А молчать не могу, когда крик рвется

Бывают семьи и бывают Семьи. Бывает дом и бывает Дом… и мы были и есть семья, я знаю
Но почему такое чувство, как будто теряю… все равно что маму
Разное бывает, знаю… и сейчас я слишком жестока, но...
детей же не бросают — даже несносных, так не бывает

и теперь мама у нас другая — скорее всего хорошая, может даже добрее и внимательнее, но другая

И надо взять себя в руки, потому что плакать нельзя, нельзя, нельзя...
особенно когда есть дела 
И надо быть лучше, надо стараться — чтобы все было хорошо

А у нас все будет хорошо, обязательно — я. так. хочу! 

Выглянула утром в окно погоду посмотреть — и зависла в абсолютной прострации. Там за окном зима наступила. В чем я была абсолютно уверена все утро, пока не начались организационно-рефератные вопросы с числами. Открываю календарь на телефоне — да, распределяются сроки, хвосты тянутся — ноябрь, первое число. А убрала — и через пару минут уже декабрь. Не такой психозный, как обычно — в духе аа, ни черта не успеваю, завал, аврал, хелп!.. — а хорошая такая зима. Спокойная. С зимними снами под теплым одеялом, румяными от мороза щеками, длинными прогулками под снегом. И строгие обычно числа кружатся в каком-то причудливом танце — на минутку их отпустить, и вокруг снегом все накрывает. Непривычное, но почему-то очень приятное ощущение.

Да, меня переклинило на теме поезда. Когда быстро-быстро бежала к вокзалу, судорожно глядя на часы, опаздывая, вспоминала — то забыла, это не собрала. И суета, гудки паровозные — и вот, все. Сидишь у окна, первый дерганый десяток метров позади, поезд набирает обороты. Вот этот самый начальный момент, когда смотришь в окно и видишь — путешествие началось, и от этого внутри зарождается предвкушение чего-то, спокойное и радостное. Как когда узнаешь приятную новость — даже не саму новость, а ее скорое приближение. Становится хорошо — по-зимнему хорошо, кстати. Что за поезд и куда он меня везет не представляю и не рвусь узнать вот сейчас. Потому что наслаждаюсь самим путешествием, а не пунктом назначения. Такие вот приятные ощущения...)

P.S. И в голове крутится мысль — вот теперь все будет хорошо. Столько в ней облегчения и радости...)

Красный свитер с заплатками на локтях пропускал холод сквозь облысевшую шерсть. И кололся. Под ним не было майки — это наказание Горбач придумал себе сам. За все свои проступки, настоящие и вымышленные, он наказывал себя сам. И очень редко отменял наказания. Колючий свитер искупал позор страха перед ночью. Страха, который заставлял его укутываться в одеяло с головой, не оставляя ни малейшей лазейки для кого-то, кто приходит в темноте. Страха, о котором не знал никто, потому что его носитель спал на верхней койке, и снизу его не было видно.

И все равно он стыдился его. Боролся с ним каждую ночь, проигрывал и наказывал себя за проигрыш. Так он поступал всегда, сколько себя помнил. Это была игра, в которую он играл сам с собой, завоевывая каждую ступень взросления долгими истязаниями, которым подвергал свое тело. Простаивая на коленях в холодных уборных, отсчитывая себе щелчки, приседая по сто раз, отказываясь от десерта. И все его победы пахли поражением. Побеждая, он побеждал лишь часть себя, внутри оставаясь прежним.

Он боролся с застенчивостью — грубыми шутками, с нелюбовью к дракам — тем, что первым в них ввязывался, со страхом перед смертью — мыслями о ней. Но все это — забитое, загнанное внутрь — жило в нем и дышало его воздухом.

На флейте он лучше всего играл, когда его никто не слышал. Все получалась сразу — любая мелодия — словно их вдувал во флейту ветер. В лучших местах он жалел, что его никто не слышит, но знал, что будь рядом слушатель, так хорошо бы не получилось.

Горбач играл, притоптывая косолапыми ступнями по мокрым листьям. Он впитывал в себя спокойствие и доброту, он заключал себя в круг чистоты, сквозь который не пролезут бледные руки тех, что путают душу. По ту сторону сетки мелькали люди, это его не тревожило. Наружность отсутствовала в его сознании.

Облезлые кошки обегали двор по периметру. Вороны расхаживали по голым газонам, расшвыривая жухлые листья. Большеносый мальчишка в красном свитере сидел на перевернутом ящике и играл на флейте, замыкая себя в круг одиночества и пустоты. Дом дышал на него окнами.

День, когда пошел первый снег.
День, когда мороженое совсем не тает, и тянет в сон.
Коченеющие на морозе руки и обжигающая горечь в кофейной чашке. Рано еще зиму нам, рано...

Желание на сегодня: забраться куда на крышу, свесить ноги вниз и на всю мощность наушников... 
Утро и правда мудренее оказалось

Итого уже два часа прошло, а я, кажется, все еще среди деревьев с их шершавой корой и воздухом с привкусом хвои. Тотал погружение, немножко странно...

Удивительно, сколько вокруг людей, до мельчайших деталей знающих, что именно мне нужно… Забавно — я сама порой даже приблизительного ответа не могу дать.

Склоняюсь к мысли, что чрезмерная активность там, где надо и особенно где не надо, иногда хуже бездействия.

Есть моменты, которых ждешь как долгожданную встречу, и ощущения, за которые многое можно отдать, лишь бы уловить, прочувствовать и преобразовать в слова, мысли, образы и идеи. Те моменты, когда делаешь что-то от души и на ярком, щемяще-обостренном порыве. И очнувшись, загнав себя в рамки привычных будней, вспоминаешь или перечитываешь — и не веришь своим глазам и ушам. Потому что в каждом слове, каждой точке контура сквозит вдохновение. Отблеск дара, который я так редко выпускаю наружу, жадничая или просто не успевая.

Все равно сейчас это ощущение уже улетело, отпустило — неиспользованное, и уже не выходит так душевно, как хотелось. И голос изнутри очень тихо продолжает повторять, что мне нужно это ощущение, что я неосознанно тянусь к любому отголоску, любой ноте — уловить, на кончиках пальцев ощутить эту магию, погружаясь с головой — в чистый поток вдохновения. Поток ведущий и ведомый, создающий и созданный. Что-то, для чего слов никогда не достаточно — поток, вдохновение, магия… волшебство, дающее силу и слабость, способность замечать и выпускать из себя в ответ, раскрывающее на дне каждой опустевшей кофейной чашки, на простертой ладони, в верхней точке взмаха ресниц — маленькую вселенную, мир какой-то уникальной идеи, сложной ли, простой — уникальной.

То, от чего сознательно отдаляюсь, не желая так глубоко врастать в нечто непривычное и что-то менять. Что-то, что манит своим очарованием. Что-то, к чему протягиваешь осторожно, очень медленно ладонь — протягиваешь до того, как в голове свиснет-щелкнет бичом — мне это не нужно. И отрицая насильно выстроенные стены принципов, с закрытыми глазами ищу ощущение — зрение лишь мешает, навязывая простые, ведущие в никуда, в тупик ориентиры. 

И доверяя этому едва различимому шепоту в ухо, делаю шаг вперед, выпуская в пространство тонкие нити, подобные нейронной сети — ловить намек на поток абсолютной возможности. Храню в памяти проторенные тропки — книга, которую перестаю понимать еще до середины, но это и не так важно — открывается тропинка к такому нужному состоянию, которое не хочется сорвать, ошибившись в словесном описании хоть на йоту. Две сказки, так глубоко накрывшие в середине ночи — и увела тропинка сквозь сон к тому самому, настоящему чуду. 

Погружаюсь в эти две коротенькие истории посреди лекции, в полной мере поймав это легкое покалывание в кончиках пальцев, накрывающее мягко сверху полотно, в котором всеми сенсорами чувствую прохладу и бесконечно мудрую глубину, отсекающую словно взмахом руки суету и заботы, когда видишь лишь кристально чистую гладь, готовую отразить каждой каплей, каждым атомом то, что прячешь и не желаешь принять — то, что есть во мне и достойно пристального и бережного внимания, таланты и возможности, за которые так хочется взяться. И только бы шагнуть, просто сделать шаг — не откладывая ни на секунду, пропустить сквозь себя полностью… А под рукой лишь тетрадь и гелевая ручка, а пара в разгаре. Пью момент до конца — понимая, что сюда уже доберусь поздно, момент остался неиспользованным. И очарование мягко растворяется — до следующей встречи. И снова захлопывается дверца вглубь — с легким металлическим щелчком замка. Удержать, когда это можно — развить, создать что-то прекрасное в своей простоте и звенящее от искренности. Для меня это состояние длится момент — долгий момент, когда не выпускаешь слова, чтобы не нагружать тончайшую паутинку. Да, за эти моменты многое можно отдать... 

Сейчас будет грустный пост

Игнор есть молчаливая травля. Помню, сколько плакала, столкнувшись с этим в первый раз, еще в школе. Как утром не хотела идти на занятия и просила перевести меня в другую школу. Родители отказывались и вообще никак не вмешивались в этот конфликт, это твоя проблема, возникшая из-за теебя самой, разбирайся с ней сама, именно в таком виде. Только спустя уже пару лет я поняла, как много мне дало их невмешательство, а тогда было… непросто. И слезы, и дерпесняк, и замкнутость. А потом научилась игнорировать тот факт, что меня игнорируют. Благо тогда сеть в моей жизни появилась. И мне стало абсолютно все равно, общаются со мной в классе или нет — мне было с кем поговорить.

Сейчас это не кажется таким уж концом света, благо не первый раз. Странно, но я даже не заметила, что меня сторонятся, пока мне открытым текстом об этом не сказали. А заметив, начинаешь ощущать на себе это давление… И игнорировать не получается, потому что не все равно. Малодушно хочется, чтобы это не волновало, чтобы было до фонаря, но увы. Да ведь и не первый раз эта… эта травля. Когда-то плакала, когда-то злилась, а теперь ощущаю усталость. Ну сейчас-то чего? Уже на разных полюсах давно, пересекаемся реже и больше по нейтральным вопросам.  

А главное, что я не вижу причин кому-то что-то доказывать, убеждать. Ну и как говорится в фильме, пусть все будет так как есть. А с напряжением я уж как-нибудь справлюсь. точка. 

Вдох-выдох, как же снова в лес хочется...