Дорога домой была достаточно долгой, чтобы хватило времени на подумать. Мое подумать обычно заканчивается плохо, минором и упадническими мыслями. И поскольку сегодняшние выводы слишком непросты, чтобы я их вот так сразу приняла, то хочется отвлечься. Не думать, а наблюдать, разглядывать и вспоминать. На глаза попались свои же руки… я ее совсем не знаю, девушку в зеркале. Но могу наблюдать — по частям, потому что целиком всю не получается. Приступ нарциссизма, дубль один...

Она иногда задерживается взглядом на своих руках. Руки как руки, не хуже и не лучше других. Неумело, но старательно нанесенный французский маникюр. Снова не совсем ровный и чуть-чуть облупившийся по краю двух ногтей. А значит, вечером она снова будет перекрашивать, вздыхая на дрогнувшую руку, но надеясь, что однажды… однажды все ляжет красиво. Ногти длинные, не критично, но достаточно, чтобы ей нравилось. Она бы хотела поровней и поуже, поаккуратней — и компенсирует длиной. А издали смотрится красиво, она всегда хотела, чтобы было так. Потому что красивые руки у девушки — это… красиво. Длинные пальцы, помнящие регулярное прикосновение к черно-белым клавишам, удлинившее и фаланги, и растяжку кисти. Пальцы не самые ровные, с непрошедшей мозолью от ручки и многочисленных конспектов. В учебные годы, помнится, испачканные пятнышками пасты и чернил. Пальцы, покрытые тоненькими ниточками белых шрамов. Вот эти — следы неловко открытых ампул, брызнувших алыми каплями вниз по ладоням. Вот тот — от кошачьих когтей, без которых немыслимо было детство. Вот этот — от маминых ногтей, но об этом она не любит вспоминать, момент не самый приятный. Два мелких шрама на правой кисти — следы сведенных в детстве бородавок. Шрам-не шрам, а полоска сморщившейся кожи от не снимаемого с пальца кольца. И еще несколько мелких, историю которых она уже не помнит… было и было. 

Кисти, покрытые светлой кожей с редкими вкраплениями родинок — на руках они почему-то бледнее. Извилистые голубые дорожки вен под кожей, и с обратной стороны — по пальцам, по ладоням стекают в запястья. Непонятные переплетения линий, никогда ее не занимавшие, не рождающие желания прочесть и узнать. Просто… линии, она не хочет искать в них судьбу. Кисти послушные, разве что широковаты — шире, чей ей хотелось бы, а в остальном не особо выделяющиеся. С тыльной стороны чуть огрубевшие и в холода моментально покрывающиеся багровой коркой, удивительно неприятной на ощупь. А сейчас по случаю осени высохшие — утратившие гладкую, нежную поверхность, на которую она так старательно изводила крем, а вот перестала — и поднялись мелкие краешки сухих чешуек, и словно мелкая сеточка растянулась по поверхности. 

Не широкие и не узкие, а средние запястья с венками и отличимо отстающей вбок косточкой, по одной на правой и левой руке. Пару лет назад она могла на латыни назвать, что же это за косточка, но потом забыла. Не проходящие практически никогда глубокие заусенцы, потому что она часто нервничает, а когда нервничает — незаметно скребет их ногтями, когда до крови, когда нет. Обычно комнатно-теплые руки, но именно с них она начинает нервничать, холодея в считанные секунды. Бывает, что и до ледышек, но нечасто. Периодически она перебирает пальцами по горизонтальным поверхностям, иногда с легким цокотом ногтей. Годы назад она училась чувствовать руками, на пределе концентрации стараясь почувствовать на расстоянии под кончиками пальцев и рельефный узор на обоях, и плюшевую обивку дивана, училась чувствовать ободряющее рукопожатие на расстоянии.

Она подарила эти руки всем своим отражениям, и постарше, и помладше, и как обычно забыла, воспринимает в фоново-безразличном режиме… но иногда задерживается взглядом. Обычные руки, не хуже и не лучше других.